Итак, представьте себе мир, в котором ранние гоминиды были матриархальными, как бонобо и павианы. Представьте, что двое мужчин дерутся. Один из них дружит с местным ребенком. Другой нет. Что произойдет, если мужчина будет использовать ребенка в качестве буфера? Общение с самками и потомством в матрилинейной группе очень выгодно для самцов. Чем больше связей, тем больше пользы для самца и его потомства.
Гелады имеют схожие социальные особенности [264] . Они также живут в сложном матриархате, разделенном на гаремы и иногда на группы, состоящие исключительно из мужчин [265] . Но что интересно, иногда в гареме гелад могут быть два постоянных члена-самца: один доминантный, а другой нет. Только доминирующий самец может заниматься сексом. Другой, обычно более молодой, когда ему исполняется примерно шесть месяцев, помогает воспитывать потомство, что в конечном итоге может дать ему «поддержку» в будущих притязаниях. Помощь с детьми также дает ему больше шансов заняться тайным сексом, пока доминирующий самец отсутствует – назовите это гендерно-перевернутой версией романа с няней в обезьяньем мире.
Подобные вещи могут происходить и в обществе павианов: чем дружелюбнее вы относитесь к потомству самки, тем больше у вас шансов заняться с ней сексом, независимо от того, являетесь вы доминирующим самцом или нет.
Тем не менее трудно представить множество мужчин, помогающих с детьми. Наверное, отчасти это кажется странным потому, что мы привыкли к историям о мужской агрессии по отношению к женщинам и детям. Да, женщины совершают домашнее насилие, и мужчины могут стать жертвами. Однако в США и Великобритании мужчины совершают насилие чаще (и гораздо чаще делают это не единожды), причем в подавляющем большинстве случаев против женщин. Точно так же женщины с гораздо большей вероятностью будут убиты своими нынешними и бывшими партнерами-мужчинами, чем мужчины партнерами-женщинами – это во многом объясняет, почему человеческие мужчины считаются более агрессивными и жестокими. Трудно представить человеческое прошлое, в котором этого не было [266] .
Древние мужчины, вероятно, тоже были жестокими и агрессивными. Просто кооперативное и партнерское поведение могло принести им больший успех, чем насилие и агрессия, особенно в матриархальном обществе. Услужливые ребята занимались сексом. Много. А значит, самцы, у которых были дружеские отношения с самками и их потомством, с большей вероятностью передавали свои гены. Таким образом, они получили преимущество, будучи агрессивными по отношению к другим самцам, но также изменив поведение по отношению к самкам, которые на самом деле всем управляли. Это еще более верно, если их общества были одновременно матриархальными и матрилокальными, то есть самки оставались на месте, а самцы «уезжали жениться», достигнув совершеннолетия, как павианы анубисы. Гораздо важнее было иметь контакты с женщинами, находящимися у власти в новых социальных кругах.
Но конечно, это совсем не то, о чем мы думаем, представляя современные или исторические человеческие общества, не так ли? Несмотря на то что в человеческих обществах существует известная история матриархата, доминирующей моделью сейчас является патриархат [267] . И не просто патриархат, а патрилокальный, патрилинейный патриархат, в котором сыновья наследуют статус и ресурсы от отцов, а во многих обществах даже остаются в одной семье на всю свою жизнь [268] . Таким образом, мужское человеческое общество может быть невероятно стабильным, с уважением к братству, которое имеет глубокий смысл и укрепляет власть.
Между тем сестринство сегодня находится в упадке. Мы далеко не главные. По сравнению с матриархатом приматов наши связи слабы. В большинстве случаев мы даже не можем полагаться на родство, чтобы сохранить женские коалиции нетронутыми: в большинстве исторических человеческих культур новые невесты имели тенденцию переходить в семейную группу мужей – вплоть до изменения имени. А если мы что-то и наследовали, то, прежде всего, от наших отцов.
Другими словами, в какой-то момент истории человеческое общество должно было перевернуться с ног на голову, чтобы стать таким, какое оно есть сейчас. То, что мы делаем сейчас, совсем не то, что делают другие приматы. Некоторые приматы могут быть патрилокальными, но они никогда не были патрилинейными – за пределами гаремов как бы мужчины вообще знали, их ли это дети? [269] А другие никогда не бывают по-настоящему моногамными. Самцы, по сути, никогда не ограничиваются одной самкой, и, если только они не состоят в гареме, самки редко ограничиваются одним самцом.
Так как же нам удалось перейти от матриархата свободной любви к моногамии, в которой доминируют мужчины?
Сделка с дьяволом
Переход не был внезапным. Нельзя просто взять и переключиться на моногамный патриархат в случайный вторник. Но можно начать с малого, с древних самцов-гомининов, доминирующих над женской силой. Есть несколько возможных сценариев.
Первый: глубоко в прошлом, где-то в Восточной Африке, взрослые самцы гоминидов находили полезным подружиться с самками и их детенышами. Как и нынешним самцам павиана анубиса и гелады, лучше всего дружить с высокопоставленными самками. Поэтому они начинают помогать с уходом за детьми. Обменивают еду на социальные блага. Ухаживают. Входят в правящую коалицию.
Мы не знаем, живут ли эти самцы в одной социальной группе со своими отцами, как это делают бонобо, или же присоединились к другой, как павианы и гелады. В любом случае они по-прежнему опасны. Они по-прежнему являются приматами-самцами, поэтому они по-прежнему являются потенциальными детоубийцами. Самки знают это. Но, к счастью, сестринство помогает сдерживать эту агрессию. В конце концов, для лучших самок становится нормальным иметь близких друзей-самцов. В результате эти друзья получают секс и множество других социальных привилегий. Менее дружелюбные самцы остаются ни с чем.
Но это не обычные приматы. Они гоминины. И в их телах все меняется. С течением времени роды становятся для самок более трудными и опасными. Они начинают сотрудничать друг с другом, чтобы выжить и заботиться о детях. Их любимые самцы еще больше помогают с детьми. Таким образом, эти самцы трахаются еще больше и передают свои гены помощи, сотрудничества, Славного Парня.
Но это не значит, что Славные Парни перестали быть приматами. По-прежнему потенциально опасно сообщать им, что дети не их. Между тем, если беременность, роды и уход за детьми в раннем возрасте становятся все более тяжелыми, это также означает, что беспорядочная половая жизнь становится опаснее. Полезно иметь больше контроля над тем, как часто вы беременны. И ИППП всегда являются потенциальной проблемой.
А что, если в такой обстановке некоторые самки начнут заключать сделки с самыми дружелюбными самцами? В обмен на уверенность в том, какие дети его, будет ли самец предлагать защиту от других самцов и конкурирующих самок?
Хотите верьте, хотите нет, но именно такую сделку приматологи начинают находить среди современных шимпанзе: самки, которые проводят больше времени с дружелюбными самцами, с меньшей вероятностью потеряют свое потомство из-за детоубийства. Вероятно, потому, что некоторые детоубийства шимпанзе совершают самки. В жестоком обществе, в котором доминируют самцы (таком, как общество шимпанзе), полезно найти баланс между угрозой со стороны кровожадных самок и кровожадных самцов. Имейте в виду, ни один шимпанзе не является моногамным. Проведение большого количества времени с одним самцом во время кормления грудью не повышает вероятность того, что самка в следующий раз спарится с ним же (что для шимпанзе означает примерно четыре-шесть лет спустя). Пока новорожденный уязвим, полезно иметь рядом дополнительную силу, но отцовская неопределенность по-прежнему ценна в обществе шимпанзе.