Но мы подошли к концу книги, и осталось только одно. Сегодня у нашего вида есть нечто особенное, что часто не упоминается в учебниках по биологии и не обсуждается на семинарах для выпускников и научных форумах. Это необычный способ, которым мы любим друг друга: наши особые, сложные, часто причудливые и всепоглощающие узы, и то, как мы можем распространить эти узы на людей, с которыми не связаны. Хотя многие другие виды занимаются сексом, рожают детей, находят партнеров на всю жизнь или на раз, строят дом или изменяют, помогают другим и оплакивают их, когда они уходят, уникальные способы любить друг друга на протяжении всей нашей жизни, – это то, что биологи считают любопытным и что, по мнению большинства, определяет нас как людей.
И так уж получилось, что идея человеческой любви вплетена в основу того, как ученые и историки склонны думать о человеческих женщинах. Частично это связано со стратегиями спаривания. Отчасти с тем, как мы связываем идею женщины с идеей воспитания детей. И конечно, с сексизмом. Но я могу вам сказать, что с самого первого дня, когда я, окрыленная своей маленькой стипендией, приехала в Колумбийский университет защищать докторскую диссертацию, – лающие собаки финансового долга на какое-то время отправились в конуру, воспоминания о мадам, которая чуть не стала моей сутенершей, выцвели, как старый типографский шрифт, – мои наставники как в естественных, так и в гуманитарных науках, какими бы феминистскими, умными и благонамеренными ни были, по сути, рассказывали о женщинах две истории:
Первое, как я только что сказала: человечными нас делает именно способность любить. По-настоящему любить. И хотя их истории не всегда были о романтической или сексуальной любви, они по большому счету все думали о любви. И наверняка думали о роли женщин. Это был, как любят говорить ученые, «доминирующий фрейм».
Второе: история женщин – это история проституции – «древнейшей в мире профессии» – и эволюционные истоки человеческого брака можно найти в тот момент, когда древняя обезьяна поменяла мясо на секс.
Я бы предпочла думать, что ни то ни другое не совсем верно. «Доминирующее» часто означает «лучшее». Действительно ли любовь к мужчине – лучшее, что может сделать женщина? Что касается второго, я бы предпочла, чтобы историю женственности не описывали как тщательно продуманный блуд.
Но, как и в случае с другими неприятными идеями, нам необходимо изучить эти две темы. Как люди эволюционировали, чтобы любить друг друга, и какую роль сыграли женщины в этой эволюции? Всегда ли в мире «любовных» уз доминировали мужчины, как сегодня? Является ли любовь определяющей характеристикой, которая делает нас людьми?
Каждая человеческая культура твердо убеждена в том, что ее особый подход к любви и сексу правильный, а все другие – нет. Многие либеральные ученые опираются на письменную историю, отмечая, насколько патриархальными были многие из основных культур мира. Они указывают на Соломона и его многочисленных жен и говорят, что многоженство (один мужчина, много женщин), должно быть, и есть путь наших предков. Другие говорят о сексуальной ревности – насколько она распространена и насколько, по-видимому, врожденна – и утверждают, что наш путь – моногамия.
Тем временем эволюционные биологи склонны искать ответы у наших собратьев-млекопитающих. Некоторые смотрят на агрессивных и распущенных шимпанзе. Другие обращаются к гориллам и другим животным, у которых есть гаремы с доминирующим самцом и стаей самок, чтобы обосновать полигинию. Вспоминая, как ранние гоминиды мигрировали из Африки, некоторые даже опираются на волков, где стаи обычно возглавляют два родителя, самец и самка, а все дети следуют за ними согласно социальной иерархии. Возможно, именно так выглядели древние люди: патриархальные, моногамные семейные группы, путешествующие по саванне, с отцами во главе и дочерьми, уходящими замуж в другие семьи.
Другими словами, когда дело касается любви, секса и всего, что для нас наиболее «естественно», у всех свое мнение. Ни ученые, ни специалисты по этике, ни даже религиозные люди друг с другом не согласны. Большинство теорий указывают на тот или иной тип патриархата, но до изобретения письменного слова доказательств для каждого случая было недостаточно.
Чтобы найти настоящую историю, нужно что-то более древнее: само человеческое тело.
Письмена на теле
Если наши предки были в основном полигинными – как гориллы и царь Соломон, у которых один доминирующий самец спаривается со многими самками, – тогда наши тела должны рассказывать эту историю. Если мы вели беспорядочную половую жизнь (когда практически каждый занимается сексом с кем хочет), как наши ближайшие родственники-приматы, тогда вместо истории Соломона на наших телах были бы следы этой.
Поскольку самцы млекопитающих обычно конкурируют за секс, их тела часто являются лучшим местом для поиска явных признаков стратегии спаривания. Среди наших собратьев-приматов с полигинией обычно связаны две физические черты: зубы и масса тела. У самцов большие клыки, и тела значительно крупнее и тяжелее, чем у самок. Это справедливо как для павианов, так и для горилл. Между тем самцы шимпанзе и бонобо тоже крупнее самок, но разница в размерах менее значительна. И хотя их клыки меньше, чем у горилл или павианов, они все равно гораздо более устрашающие, чем у любого гоминида. Никто в здравом уме не захочет разозлить взрослого самца шимпанзе – эти двести фунтов мускулов и острозубую ярость.
Помимо измельчения еды, клыки предназначены для устрашения. Самцы демонстрируют друг другу угрозу, когда конкурируют за самок. Они также обнажают клыки, чтобы бороться за социальное доминирование. Поэтому большинство ученых считают, что такие зубы связаны с наличием у вида сильной конкуренции между самцами. Похоже, это так же верно для современных млекопитающих, как и для наших предков, не относящихся к млекопитающим: окаменелости возрастом 300 миллионов лет тоже имеют эти «сексуальные зубы», лучше предназначенные для демонстрации похотливой (соревновательной) улыбки, чем для измельчения пищи [251] .
У самцов приматов обычно такие крупные тела и зубы именно потому, что с ними лучше не драться. Лучше пошуметь. Побить себя в грудь. Чуть-чуть покричать. Показать оружие в своем рту. Устрашающего вида, как правило, достаточно.
В биологии половых различий это общий принцип: чем труднее самцам получить возможность размножаться, тем сильнее они конкурируют друг с другом за возможность заняться сексом [252] . Развитие более крупных, устрашающих тел с более крупными и устрашающими зубами – проверенная стратегия для победы в таких соревнованиях, в идеале без особых потерь.
Итак, люди больше похожи на беспорядочных шимпанзе? Или гаремных горилл?
Начнем с весовой категории: мужчины в среднем всего на 15 % тяжелее женщин. Для сравнения: взрослые самцы шимпанзе на 21 % тяжелее самок, самцы бонобо на 23 %, а гориллы на целых 54 %. Самцы мандрилов, которые не живут со стаей и появляются только тогда, когда самки становятся фертильными, тяжелее почти на 163 %.
Другими словами, что бы вы ни видели на соревнованиях по бодибилдингу, человеческие женщины не намного меньше мужчин.
Но так было не всегда. Оглядываясь назад на линию приматов, можно сказать, что самцы обычно значительно крупнее самок – это один из способов, которыми палеонтологи могут различать окаменелые кости, когда у них нет таза. Однако к тому времени, когда появились гоминиды, самцы стали меньше, а самки – крупнее. Это сравнительно недавнее открытие: в 2003 году наконец было установлено, что соотношение размеров тела самцов и самок австралопитеков примерно такое же, как у современных людей. То есть такие самки, как Люси, были лишь примерно на 15 % меньше самцов.
А самцы уже потеряли свои большие клыки. Если выстроить черепа гоминидов в ряд, клыки самцов будут становиться все меньше и меньше, пока наконец не дойдут до состояния клыков, которые вы сейчас видите в ухмылках таких людей, как Том Круз: чуть длиннее других зубов, заостренные, но не сильно отличающиеся от женских. Размер, по-видимому, модулируется мутацией Y-хромосомы, и у мужчин зубы по-прежнему крупнее. Но устрашающих клыков в основном уже нет.