Но вернемся к этому числу: пятьдесят. Если шимпанзе удастся прожить так долго, у многих из них, похоже, овуляция прекратится, как и у нас. Другие приматы следуют схожему алгоритму. Глядя на репродуктивный план приматов, кажется, что их яичники стареют с одинаковой скоростью. Если это так, то от бабуина до гиббона, от шимпанзе до человека каждая из нас теряла бы примерно одинаковый процент яйцеклеток в каждом цикле, и наше воспроизводство со временем шло бы по одной и той же кривой [242] .
Другими словами, глубокая структура яичников приматов может быть фундаментально рассчитана на продолжительность жизни около пятидесяти лет. Мы можем жить дольше, но не можем рожать детей, и остальные части нашего тела постепенно отключаются. Если это так, то, похоже, то, что изменилось в наших Евах, могло быть не в яичниках. Женщины каким-то образом задерживают старение остальных частей своего тела, а яичники еще не успели наверстать упущенное.
Но это все равно не дает ответа на более глубокий вопрос: зачем? Зачем нам вообще понадобилась компания пожилых дам? Если не брать в расчет жизнь без собственных новорожденных, что еще полезного в старости?
Назад в Иерихон
Живот девушки вздымался и опускался. Бабушка должна быть осторожной. Если она что-нибудь порвет, внучка истечет кровью. И ребенок, вероятно, тоже умрет. Шейка матки была широкой – и это хорошо, – и бедра девушки были свободными с обеих сторон. Ножка вышла, но старуха нащупала только одну. И если вышла только одна…
Время мчалось, жизнь девушки была на кону, поэтому бабушка сделала первое, что пришло ей в голову, – затолкнула ножку обратно в матку. Подтянула колено ребенка к груди. Двумя пальцами нащупала скользкую попку, тихо говорила, чтобы успокоить внучку. Та бредила от боли.
Старуха так быстро, как только могла, сильно надавила на раздвинутые ноги девушки и услышала, как одна из бедренных костей с громким влажным хлопком выскользнула из тазобедренного сустава. После этого ребенок быстро выскочил – попкой вперед, крепко сжав ручки на груди. Мальчик. Ну конечно. Старуха положила его на живот матери, и они обе потерли спинку новорожденного. Он не был синим. Не плакал, но они видели, как он дышит. Он будет жить.
А будет ли внучка – кто знает. Девушка была бледная, вся мокрая, ноги в крови. Сестра старухи хотела попытаться потянуть за пуповину, но старуха не дала. Лучше было позволить плаценте выйти самой. Она видела, как у тети потянули за пуповину, и вышло много крови.
Следующие час или два были решающими. Если девушка выживет, бабушке придется разобраться с поврежденным бедром. Она велела сестре не допускать зевак в хижину. Больше ничего сделать нельзя, нужно ждать.
Мудрые бабули
Старуха из Иерихона, которую я изобразила, на самом деле – две Евы в одной: Ева человеческой менопаузы, а также Ева пожилых людей, призванная олицетворять одну из первых женщин, доживших до старости в окружении других старух.
На протяжении большей части человеческой истории пожилые люди были подобны единорогам. Вы могли знать одного старика. Максимум двоих. Возможно, вы издалека видели блик чьих-то седых волос. Или, может быть, старуха была вашей бабушкой. Кормила вас кусочками мяса. Делилась едой с вашей матерью. Но по большей части люди просто не жили достаточно долго, чтобы стать по-настоящему старыми.
Десять тысяч лет назад, когда начало развиваться сельское хозяйство, наши предки вели совместный образ жизни, имели знания о растениях и целый миллион лет гинекологического поведения, которые могли помочь женщинам выживать. Наша Ева менопаузы должна была стать и Евой пожилых людей: не редкой женщины, которая прожила еще треть жизни после отключения яичников, а женщины, которая жила среди других таких же. Другими словами, хотя механизмы менопаузы являются физиологическими, принадлежность к «климактерическому» виду может быть глубоко социальным явлением – необходимо, чтобы большинство женщин регулярно доживали до шестидесяти и старше, продолжая жить после окончания репродуктивного периода. Поскольку эволюции требуется феноменально много времени, чтобы стандартизировать изменения в строении тела, это не может быть разовым явлением. Культура меняется быстро. Физиология, как правило, нет.
Мы можем поискать подсказки в хорошо изученных популяциях охотников-собирателей, хотя их жизнь во многом столь же «современна», как наша. Среди сегодняшних охотников-собирателей сан 50 % всех детей умирают до пятнадцати, а средняя продолжительность жизни составляет сорок восемь лет. Среди 10 % сан, которым удается дожить до шестидесяти, большинство – женщины (женщины везде живут дольше мужчин, но среди сан этот разрыв более очевиден). Так есть ли у сан менопауза? Ответ – да, несмотря на такую смертность.
Но у наших древних предков, вероятно, не было готового плана на менопаузу. Судя по тому, что мы узнали из окаменелостей, в течение очень долгого времени гоминиды до тридцати доживали невероятно редко. Поначалу казалось, что даже анатомически современный Homo sapiens умирал рано. Фактически причина, по которой я выбрала женщину, живущую в Иерихоне, в качестве своей Евы, заключается в том, что многие палеоантропологи считают, что люди не могли регулярно доживать до шестидесяти лет до появления сельского хозяйства. А это случилось всего около двенадцати тысяч лет назад. Женские тела, возможно, подготовились к менопаузе раньше, просто наш образ жизни не использовал этот потенциал. Пока мы не узнаем больше о генетических основах старения, мы не сможем проводить ретроспективные исследования с достаточной точностью – приходится продолжать полагаться на то, что мы находим в древних костях.
Тем не менее, если мы ограничимся утверждением, что менопауза у человека появилась вместе с обществом пожилых людей, то, возможно, даже двенадцать тысяч лет – слишком рано. Создание и поддержание постоянного класса бабушек в постменопаузе могло быть невозможным до появления густонаселенных сельскохозяйственных городов. Бабушки – или, скорее, пожилые люди, большинство из которых были женщинами, – были бы особенно полезны для подъема аграрного общества.
Возьмем, к примеру, косаток – единственных социальных млекопитающих, не относящихся к виду человека, у которых наблюдается подтвержденная менопауза. Их, конечно, трудно изучать, потому что они косатки, а океан огромен. Но, судя по тому, что нам удалось определить, самки косаток, как и человеческие женщины, проживают целую треть своей взрослой жизни уже после того, как перестали иметь детей. Их общество матриархально. Сыновья остаются с матерями всю жизнь. Если матери умрут, выжившие сыновья тоже пострадают. Детей не так много, и они не сохраняют статус в группе. Другими словами, успех их жизни зависит от матери. Сыновья наследуют ее социальный статус и получают соответствующие привилегии, начиная от прав на еду и заканчивая тем, с какими самками они могут заниматься сексом, когда и как часто.
Но обязанности бабушки-косатки не предполагают уход за внуками. А значит, косатки не подтверждают гипотезу бабушки. Исследования показали, что косатки в постменопаузе не тратят больше времени на уход за своими внуками или другим молодняком. Они также не являются приоритетными защитниками детей от внешних угроз или главными сборщиками еды для семьи. Тот факт, что они перестают рожать собственных детенышей, похоже, не создает китообразный эквивалент бесплатного садика.
За что отвечают бабушки, так это за обучение во время кризиса. Когда еды не хватает, именно бабушки указывают путь к местам, где с большей вероятностью будет пища. В случае возникновения сложностей именно бабушки будут демонстрировать, как заполучить еду. Например, как создавать носовые волны, чтобы смыть тюленей со льдин и собрать рыб.
Другими словами, бабушки помнят.